Действующие лица:

Макс ФРАЙ – Одет в обтягивающую торс, а ля солист "Мумий Тролль", рубашку ядовито-оранжевого цвета. Под горло привязан замызганный, бывший когда-то белым слюнявчик. На ногах – спортивные брюки, по фасону близкие к шароварам, и лыжные ботинки. У ног – черный слегка помятый, но плотно набитый портфель. В руке – шоколадный мобильный телефон. На лице – жесткая, торчащая во все стороны небритость. Глаз не видно. Держится очень важно. Говорит высоким, почти женским гнусавым голосом. После каждой своей реплики недоверчиво косится на Хуйломер.

Леонид ДЕЛИЦЫН – Одет в костюм Санта-Клауса, но без бороды. В руке – посох, в другой руке – большой красный мешок, из которого он периодически достает кассеты с записями песен Резника и Берковского, ломает их и игриво швыряет в зрительный зал. Глаза настолько подвижны, что невозможно разглядеть их выражения. Губы пухлые, впрочем, как и щеки, впрочем, как и вся фигура. Гладко выбрит. Речь довольно связная, но суетливая: постоянно путает звуки – либо меняет их местами, либо подставляет несуществующие.

фрЕдди меркУри – Одет в водолазный костюм телесного цвета.

Файнштейн и Берштейн – Очень похожи. Файнштейну 26 лет, Берштейну – 62. Оба страшно худы. Оба одеты в джинсовые костюмы. Лица у обоих опухли от воспоминаний о состоянии сна. Файнштейн чуть подвижнее Берштейна. Берштейн чуть грустнее Файнштейна. У Файнштейна в руках авторучка, у Берштейна – томик стихов Роберта Бернса. Во всклоченных волосах у Файнштейна – ромашка, у Берштейна – василек.

Любитель в классики – одет в пиджачную пару, которая ему мала на три размера, под пиджаком – зеленый свитер грубой вязки. Абсолютно лысый, даже без бровей. Глаза – очень большие, совершенно ничего не выражающие. Имеет два стальных вставных зуба, остальные – гнилые. Говорит громким, визгливым голосом; сильно картавит, но убежден, что "р" у него самая правильная, а картавят все остальные. Руки по строению и цвету напоминают листья базилика и находятся в постоянном движении.

Хуйломер – прибор. Занимает половину сцены. По внешнему виду напоминает ЭВМ первого поколения. На передней панели – четыре лампы с подписями "Подзаборная речь", "Хуйло", "Клозетная статья", "Подбрючная статья". Обычное состояние – выключен. Реагирует на речь присутствующих. В момент реакции озаряется красным цветом различных оттенков. Не эмоционален. Реплики выдает густым, бархатным шепотом. На краткие высказывания присутствующих не реагирует.

Простой читатель – одет в просторную атласную рубаху и холщевые шаровары; бос. Сильно пьян, но стоит на ногах. Продолжает пить и постоянно подносит Делицыну жидкость в стакане, по цвету и запаху напоминающую тормозную. Делицын благодарно кивает и через некоторое время незаметно выливает ее на слюнявчик Фрая.

Житинский, он же МАССА – Старик 60 лет, впрочем, довольно бодрый, но больной. Одет в семейные трусы и боксерские перчатки. Судя по выражению глаз, сильно утомлен или находится под действием наркотиков.

Баян ШИРЯЕВ – Одет в ватную телогрейку на голое тело и ватные штаны, все время глупо улыбается, все лицо в ссадинах и синяках. В руках – концертино. На спине – след чьего-то ботинка большого размера и надпись мелом – "Нестеренко – мудак!".

Миша ВЕРБИЦКИЙ – Очень сильно пьян и не стоит на ногах. На протяжении всего действия слышен его тихий храп и поскуливание. Глаза закрыты. На лице – эспаньолка. На голове – кокошник в форме пятиконечной звезды. Одет невнятно.

БАЯН ШИРЯЕВ (проходит на авансцену, поет, играя на концертино, под мелодию песни Егора Летова "Повезло). Нестеренко, бля, мудак! Испоганил мне пиджак. Не останусь я в долгу. Испоганю я ему, бля, что-о смо-о-гу-у, еб та, что-о смо-о-гу-у.(мелодия плавно переходит на традиционную частушечную, Баян уходит обратно за дверь, мат-перемат за дверью децибеллически усиливается, поток выстрелов нарастает).

ДЕЛИЦЫН. Хоронили тещу – порвали два баяна.

МАКС ФРАЙ. Ха-ха-ха.

ЖИТИНСКИЙ. К этому надо бы было быть готовым.

МАКС ФРАЙ. Ха-ха-ха.

ФАЙНШТЕЙН (в задумчивости). Почему, интересно, он все время хохочет?

БЕРШТЕЙН (встает на место, где только что пел Баян). Давайте, уважаемые, поговорим сегодня о литературной критике. О ее, так сказать, концепции, о ее течении, о том, какие у вышеозначенной имеются перспективы и о том, каковой она должна быть. Вот мы здесь имеем честь наблюдать процесс обсуждения...

...так сказать, обсуждения некоторых литературных работ. Я здесь, конечно, в гостях (кланяется Делицыну, тот отвечает кивком), расскажу вам, что происходит у меня дома. У меня дома вот этой двери (показывает большим пальцем назад) не существует совсем. Писатели просто заходят ко мне в кабинет, я им тихо объясняю, в чем они не правы, а в чем – молодцы, потом мы тихо жмем друг другу руки и тихо расходимся. Право, господа, неужели такой способ общения кажется вам менее конструктивным чем (показывает большим пальцем назад) этот?

ХУЙЛОМЕР (озаряясь розовым). Хуйло!

ДЕЛИЦЫН. Это интересно! Это крайне интересно! Надо собрать народ. Я сейчас соберу народ. Эй, народ!

БЕРШТЕЙН. Я, разумеется, не против общения. И если такой (показывает большим пальцем назад) способ общения вам кажется единственно приемлемым – пусть. Я не собираюсь устанавливать здесь свои порядки. Но, господа, где гарантия, что осколок снаряда не попадет в голову какому-нибудь молодому, забывшему надеть каску писателю, или даже если... (вздрагивает, от очередного разрыва, но остается невозмутим) ...даже если каска, бронежилет и прочие необходимые атрибуты были им надеты, где гарантия от того, что писатель не будет контужен, оглушен и не перестанет слышать и слушать себя?

ХУЙЛОМЕР (озаряясь алым). Хуйло!

ФАЙНШТЕЙН. Наконец-то! Наконец-то я слышу слова не профанирующего идею русской литературы субъекта с сомнительными душевными качествами, коими полнится здешний круг! Наконец-то я слышу слова воистину литературного человека! До чего мы сегодня дошли! Каждая мелочь, научившись мало-мальски нажимать на курок, мнит себя литературной единицей и метит своей безмозглой задницей на святое святых – на кресло критика! Я, как представитель литературной общественности, уже неоднократно высказывался – задача критика не в отстреливании слабых, а зачастую просто кому-то неугодных авторов, задача критика в том, чтоб проложить тропу между писателем и читателем в густом лесу необщепринятого восприятия писателем мира. Задача критика в том, чтоб обратить внимание читателя на хорошего, достойного чтения писателя, а писателю указать на слабые места, требующие доработки... Я не буду повторяться. Скажу только, что Берштейн, пусть и авторитарными методами, но осуществляет уменьшение количества серого, достигшего критической массы окололитературного большинства с – извините за каламбур – малым количеством серого в голове вещества.

ХУЙЛОМЕР (вспыхивая цветом флага СССР). Хуйло!

ЖИТИНСКИЙ (сквозь не перестающий бухающий кашель). Об чем базар, мужики! Берштейн пытается навязать нам сопливо-детсадовскую идеологию неверно понимаемого принципа "не убий". Мне надоело повторять прописные истины, но я повторю – без обстрела автор никогда не станет прочным! Тут, конечно, возможны варианты. Если у нас детский сад – давайте тихо жать друг другу руки. В этом случае сие допустимо. Но если у нас не детский сад, а литературный конкурс – а это так на самом деле и есть – то это неприемлемо. Только стрелять! И каждый, кто переступает порог нашего конкурса, должен быть к этому готовым! Пусть мелкотемье графоманов гибнет, как недостойная жизни среда – настоящего писателя ни пуля не берет, ни... (хочет продолжить, но кашель душит его).

ХУЙЛОМЕР (вспыхивая кровавым цветом). Подзаборная речь!

ДЕЛИЦЫН. МАССА, все это так, но в данном свучае мы расслатриваем вопрос относительно не притчи во языцех "Не убий", а несковко игого плана... (внезапно принимает позу терьера, почуявшего дичь, неясным окружающим образом в его руках возникает парабеллум, потрясая им, он исчезает за дверью).

ФАЙНШТЕЙН. Вот на что я хочу обратить ваше внимание, господа! Вся эта никому не нужная резня не уничтожает, а наоборот взращивает графоманов. Посмотрите, кто сегодня держит в руках гранатометы, пулеметы и прочее? Графоманы! Графоманы и подключившиеся к ним вчерашние мальчишки, соблазнившиеся легким путем перестрелки, оставшиеся мальчишками, но с автоматами в руках и ничего, кроме автоматов, в руках держать не умеющие! Вся эта серая масса бегает по комнатам - и стреляет, стреляет, стреляет без разбора и во все стороны! Есть, конечно, и среди поборников перестрелки люди талантливые – но их единицы, они то самое исключение, подтверждающее правило. МАССА, ратуя за перестрелку, по сути поддерживает ненавидимых им графоманов!

ХУЙЛОМЕР. (вспыхивая бледно-розовым). Хуйло!

фрЕдди меркУри (обиженно). Конкретизируйте, Файнштейн, кого вы имеете ввиду, кто это там за мальчишки, бегающие по комнатам? (не дождавшись ответа). На мой взгляд, ситуация нормальная. Здесь не лютики-цветочки, не сады-огороды, здесь – борьба! Борьба принципов и мировоззрений! А во время борьбы, как известно, трупы не считают – и со средствами не считаются!

ФАЙНШТЕЙН. Вы знаете, вы меня убедили. (Выходит за дверь, через несколько секунд возвращается, держа в руках за шкирки два трупа). Они писали рассказы. Они не умели писать в рифму. С точки зрения моих принципов и моего мировоззрения, они не достойны жить. А картинами Тициана я вообще предлагаю подтирать задницу, поскольку там слов нет – одни краски.

фрЕдди меркУри. Конкретизируйте, пожалуйста, какими именно картинами вы предлагаете подтирать.

ЖИТИНСКИЙ (ему на мгновение удалось победить кашель). МАССА не ратует за перестрелку. МАССА просто говорит, что к ней нужно быть готовым. Сам МАССА ни в кого не стреляет, почти. А стреляет, только если видит перед собой амбициозную бездарность и глупость.

МАКС ФРАЙ (с хрустом дожевывает сотовый телефон, вытирает руки и губы о слюнявчик, достает из портфеля новый телефон, откусывает. Грозно). Патамушта!

ДЕЛИЦЫН (Файнштейну). Вы не понимаете, речь не об этом. Мальчиков, конечно, жаль, но речь не о мальчиках, а о наглых великовозрастных графоманах. Мальчика можно и по плечу потрепать, а графоманов надо осаживать.

БАЯН ШИРЯНОВ. Я не поал –ты за базар отвечать будешь – нет? Это кто там жизни не достоин? Я что ли? Кто в рифму писать не умеет? Я – да? (Убирает саблю, достает концертино, под мотив гимна СССР). Мы вас с Нестеренко все выебем в жопу, давайте, ребята, снимайте штаны! И светлой идее до самого гроба мы будем всегда беззаветно верны! (Убирает концертино, достает саблю). Биться будем – поал?

ФАЙНШТЕЙН (Делицыну). Кому надо? Вам? Мне – это не надо! Мне вообще ничего не надо! И вам это не надо! Здесь вообще никому ничего не надо! Вернее, кому-то чего-то надо, но так надо, что, в общем-то, и не надо! (Баяну, произносит так, будто крестьянин бросает шапку-ушанку на пол перед залихватским танцем после трехнедельного запоя). Ну давай биться, если больше нечем заняться! Давай биться! Давай! (Ширянов и Файнштейн принимают гротескно-боевые позы и начинают шлепать друг друга саблями. Бьются до конца действия. Из двери появляется крыса).

КРЫСА (Житинскому, со слезой в голосе). Амбициозную – да? Бездарность – да? (показывает отстреленную лапку) Масса, какая же вы мразь! (Делицын бьет посохом по Крысе – от нее остается мокрое место – при этом Делицын задевает посохом ухо Файнштейна, пока Файнштейн трет ухо, Ширянов с торжественной ухмылкой несколько раз успевает шлепнуть Файнштейна саблей по голове).

ДЕЛИЦЫН. Приношу Файнштейну официальные извинения. А остальным хочу заметить, что ругать МАССУ могу только я – как президент конкурса. В случае неповиновения долго церемониться не буду – убивать каждого мне некогда, взорву тут все – разговор короткий. А Файнштейну еще раз приношу официальные извинения.

(Появляется простой читатель).

ПРОСТОЙ ЧИТАТЕЛЬ. Я-то понимаю, почему здесь некоторые столь бурно высказываются за отмену перестрелки! Потому что эти некоторые убеждены, что писатель пишет только для писателя или для карамельного критика какого-нибудь – а про простого читателя все забыли. Забыли про меня, блин! А где я еще могу забухать с авторами? Тока здесь!

ЛЮБИТЕЛЬ В КЛАССИКИ. Господа Файнштейн с Бегштейном вздумали учить нас – литегатугных недоносков – как надо обсуждать габоты. Им, видите ли, наши гужья не нгавятся. Им наши лица не нгавятся! Им Госсия не нгавится! (вырывает Бернса у Берштейна и авторучку у Файнштейна, потрясает книгой в зал) Они Бегнсштейнов почитывают! В пегеводе Магшакштейнов! Они стишочки пописывают! Сейчас, сейчас! (энергично листает книгу) Ага, вот оно! (черкает в книге ручкой) Два мудака в одном тазу спустясь с Сиона к нам в ггозу пытались пгошибить слезу – тепегь получат стгекозу! Вот вам, Хайямы мои догогие, (швыряет книгу в Берштейна и ручку в Файнштейна) только не Хайамы вы, а Хаемы, Иосифы и пиздоболы! Долой! Гуки пгоч!

ХУЙЛОМЕР (озаряясь цветом спелого винограда). Хуйло!

МАКС ФРАЙ. Ура! Мочи графоманов! Мочи дилетантов!

ПРОСТОЙ ЧИТАТЕЛЬ (Любителю в классики). Зема, ты не прав. Мы тут фамилии не обсуждаем, мы обсуждаем литературу. То, что ты изрек, попахивает антисемитизмом. Давай лучше выпьем.

ЛЮБИТЕЛЬ В КЛАССИКИ. Чего – кто антисемит? Я антисемит? Ах ты, козел гыжий! (хватает Простого читателя за ворот рубахи, они начинают бороться).

фрЕдди меркУри (добродушно). Да какой же он антисемит! Это же Цум Гуман – его тут каждая собака знает! Он сам того-этого-самого – ев... Ну вы поняли.

ПРОСТОЙ ЧИТАТЕЛЬ. Я тебя узнал! Ты мне в прошлом году козла из троллейбуса крикнул! Сам козел!

фрЕдди меркУри. Я – козел? (снимает ласты и лупит ими по голове Простого читателя, изредка задевая Любителя в классики).

МИША ВЕРБИЦКИЙ (не открывая глаз). Идите вы на хуй, ёбаные козлы, идите вы на хуй! Идите вы на хуй, ёбаные козлы, ёбаная пидарасня! Идите на хуй, идите, блядь, суки, в пизду, идите блядь, в сраку, мудилы ебучие, на хуй идите, оставьте меня! Вот это вещь! Вот это вещь! Я так горд, что ее знаю! Автору – медаль, остальных – к стенке!

БЕРШТЕЙН. Похоже, мне здесь больше делать нечего. Я пошел. (уходит).

ДЕЛИЦЫН (опомнившись). Куда! Стоп! Ушел! Он мне всю беседу испортит, а если беседа испортится – все спонсоры разбегутся, а если спонсоры разбегутся – никаких денег не будет, а если денег не будет... О-о-о!

ЖИТИНСКИЙ. Коммунист ты, Леня, только о деньгах и думаешь.

ДЕЛИЦЫН. Нет, МАССА, я не коммунист. Но и не дерьмократ. Вы просто не понимаете.

ЖИТИНСКИЙ. Я все понимаю. Давай, Леня, и мы с тобой поразвлекаемся что ли. (достает из кармана рогатку).

ДЕЛИЦЫН. Давайте. (достает из кармана рогатку; до конца действия Делицын и Житинский вяло перестреливаются. В зрительный зал въезжает КАМАЗ, из окна КАМАЗа высовывается Водитель КАМАЗа – очаровательная девушка 23 лет).

ВОДИТЕЛЬ КАМАЗА (кокетливо). Эй, Делицыны! Ку-ку! Это я приехала! Не ждали? (въезжает на сцену и несколько раз проезжает по сцене, давя присутствующих. Уезжает в дверь. Проходит 30-40 секунд, выстрелы и мат-перемат за дверью постепенно ослабевают. Тишина.).

МАКС ФРАЙ (выползая из-под завала тел). Где мой шикалад? Отдайте мне мой шикалад! (умирает).